Рост изнасилований и всплеск детской преступности среди мигрантов достигли небывалых масштабов. Правоохранители и педагоги проигрывают борьбу за адаптацию детей приезжих в обществе. И мало кто рискует честно в этом признаться. О том, как исправить ситуацию, «Точке» рассказал в интервью глава МООЗПП «Гражданский патруль» Ростислав Антонов.
Детская преступность среди мигрантов в России продолжает набирать обороты, контроль почти утрачен. По данным председателя Следственного комитета Александра Бастрыкина, с января по апрель этого года криминала среди малолетних приезжих стало больше на 70%. Число ужасает. При этом среди нелегальных мигрантов преступности стало больше чем в три раза.
Растет число изнасилований среди «ценных специалистов» – их стало больше на 40%. Шокирует то, что все чаще мы слышим о случаях надругательств над детьми. Например, только в Петербурге на прошлой неделе произошло сразу два подобных ЧП: в Шушарах над 9-летней девочкой надругались в качестве мести ее брату, писал портал 78, а в парке на Добровольцев 12-летнюю школьницу насиловал 15-летний приезжий из Таджикистана. И это только то, что просачивается в Сеть.
Почему это происходит и с таким пугающим постоянством? Только ли в мигрантах дело или все же одним лишь «выгнать всех» тут не отделаться? За ответами на эти и другие вопросы, касающиеся мигрантской проблемы в России, «Точка» обратилась к главе МООЗПП «Гражданский патруль» Ростиславу Антонову.
– У нас в Петербурге совсем недавно 15-летний школьник изнасиловал 12-летнюю девочку в парке. Он – не достигший возраста согласия, она – еще вообще ребенок. В Янино у нас подростки терроризируют буквально, потому что там активные стройки тоже идут. Грабят, бьют именно мигрантские дети, которые сбились в стаи. По вашему мнению, а у себя на родине они также ведут себя? Это характер народа или это характер того, что они чувствуют себя в чужой среде?
Ростислав Антонов: Во-первых, они чувствуют себя в чужой среде, и, не понимая ее ощущают враждебность. Для них непонятна наша культура, непонятны традиции, доминирует влияние собственной семьи, а потому возникает разрыв между их культурой и нашей. Внутренняя враждебность накладывается на подростковую агрессию и результат мы наблюдаем на улицах.
Стоит отметить еще один важный момент – у нас разные нормы реакции, потому что если русский человек по определению спокоен, у него за словами не следуют действия. Он не взрывной. То есть для того, чтобы русский начал махать кулаками, нужны очень веские причины. В большинстве случаев люди просто поговорили и разошлись. А здесь присутствует определенный южный темперамент. Они намного более взрывные, намного более эмоционально неустойчивы, чем местное население. И в их представлении местное население более слабое, менее резкое.
– У них больше преобладают инстинкты и склонность жить в соответствии с этими инстинктами?
Р.А.: Да, согласно результата ряда исследований они легче собираются в группы, у них есть стремление идти за неким лидером, у них заниженное ощущение собственной ценности и ценности другого человека. Как итог – склонность к образованию подростковых группировок.
– Вспоминаются и другие примеры. Вот в одном из наших знакомых подразделений «за ленточкой» есть боец – бурят. Так вот он – самый большой патриот. При этом исповедует шаманизм, а это вообще другая религия. Но он говорит, что защищает Родину, и Родина для него – это Россия.
Р.А.: Тут несколько другой случай. Надо понимать, что даже если дети мигрантов здесь родились, они не считают в массе своей Россию своей настоящей родиной. При этом и возвращения в страну исхода они не ищут, то есть эта связь уже оборвана. Допустим, Родина моего отца и следовательно моя малая Родина – Поволжье. Я родился и вырос в Сибири. Я был в Поволжье, но я не планирую туда вернуться, потому что у меня там ничего сейчас нет.
Дети мигрантов, возможно, и считают условные Новосибирск, Москву, Петербург своей Родиной, но они считают нас чужими во многом.
– Как это изменить? Как их русифицировать?
Р.А.: Есть несколько моментов, как это можно сделать. Первое – надо что-то делать с их педагогической запущенностью. Потому что у ребятишек младших возрастов очень низкая моторика, они плохо рисуют. Надо работать с их образным мышлением – с ними надо заниматься. И вот как раз в младших возрастных группах готовы интегрироваться в российское общество. Они готовы принимать.
Второй момент – старшие ребята. Те, кому 14-15 лет. Ключом к ним может стать то, что они готовы следовать за лидером. Надо в их среду вводить значимых взрослых, которые могли бы за собой повести, раскрыть нашу культуру, объяснить им, что наша культура не является для них антагонистичной, и они вполне могут себя найти в русском обществе, не замыкаясь на свои анклавы.
Еще один важный момент: им надо больше общения с русскими сверстниками. И общения не конфликтного, как зачастую происходит, а совместного какого-то труда, совместных проектов, взаимодействия. Чем больше они будут в позитивном ключе общаться с русскими сверстниками в смешанных группах, тем меньше будет конфликтов.
– Что касается анклавов. Говорят, у вас в Новосибирске есть настоящие мигрантские гетто.
Р.А.: Так сложилось исторически – Новосибирск является большими воротами из Средней Азии в Россию. У нас было два анклава, куда в первую очередь приезжали мигранты. Первый – это так называемая «барахолка», микрорайон МЖК: все в одном месте, вещевой рынок, дешевые вещи из Киргизии, Китая. Туда поехали мигранты и там же в большом количестве локально расселились. Второй – это продовольственное: Средняя Азия везла свои фрукты-овощи в Новосибирск, откуда потом они распространялись по городу и регионам. Это оптовый центр «Хилокский», и если там более менее нормально все, порядок присутствует, то вокруг «Хилокского» они начали селиться и прежде всего на дачах вокруг этого рынка. И вот там эти дачи превратились в место локального проживания, куда далеко не всегда и полиция заходит. На Хилокском рынке происходили различные внутренние столкновения между ними, то есть узбеки с киргизами, таджиками, все эти диаспоры крупные, они между собой там тоже выясняли какие-то финансовые и межэтнические отношения. Сейчас «барахолку» закрыли, там стало немножко полегче, а вот вокруг Хилокского рынка как была концентрация [мигрантов], так пока и остается. Они приезжали и селились семьями, тут рождались дети.
В школе, которая на Хилокском рынке, русских-то детей почти и нет – буквально единицы учатся. Причем в прилегающих домах там много русских, но они детей своих забирают учиться в другие школы.
– А таких школ сколько?
Р.А.: Такая, как на Хилокском, наверное, только одна. А вообще школ, где значим мигрантский компонент, в городе не одна и не две.
– Дети учатся на русском?
Р.А.: Да, но говорят на русском по разному. Вообще, основная проблема этих детей – это педагогическая запущенность. Они же приходят в школу разновозрастные, их распределяют по классам в соответствии с их возрастом и каким-то образованием, которое они получили у себя на родине. Соответственно, сразу проседает качество образования во всем классе, потому, что ребенок не знает русского языка, он не понимает, что ему говорит педагог и ему тяжело.
– Почему культурный код детей мигрантов зачастую вступает в конфликт с нашим здесь? Что мешает им быть, как, условно, корейцы, татары и другие граждане нашей страны?
Р.А.: Прежде всего то, что большинство из них вообще не имеют российское гражданство. А те, кто имеют, не чувствуют свою сопричастность к судьбе страны, в которой живут. Чувствуют себя чужими, чуждыми и находят поддержку среди таких же как они, собираясь в подростковые группировки. Итог понятен – возникают конфликты со сверстниками-славянами. Отдельный вопрос: чему их учат дома родители? Не является ли рост числа конфликтов следствием проникновения радикальных течений в мигрантской среде?
– Но вот изнасилование – это плохо по законам любой религии, в том числе ислама. Тем не менее, в случае с 15-летним подростком в Петербурге…
Р.А.: Не факт, что они вообще придерживаются какой-то религии. Нарочитая демонстрация религиозности может быть формой противопоставления себя светской культуре.
– То есть ислам тут вообще не при чем?
Р.А.: Русская цивилизация имеет тысячелетний опыт сосуществования с исламом. И российские мусульмане в массе своей вполне комплементарны русским. Опасность представляют радикальные исламистские течения из-за рубежа, подталкивающие молодежь к противоправным действиям. Но радикализм молодежи может базироваться и на других идеях. А следовательно и бороться необходимо не с исламом, а с распространением общественно опасных взглядов.
– Что с криминальным фоном в такого рода школах, как в Новосибирске?
Р.А.: У нас здесь как и везде, дети мигрантов точно также сбиваются в группировки. Был случай, когда я участвовал в защите подростков, которые пострадали от действий банды в районе МЖК. [Дети мигрантов] избивали своих сверстников, то есть просто доказывали свою исключительность. Получили наказание свое, насколько я знаю, их депортировали вместе с родителями. Остается надеяться, что они не сделают себе новые паспорта и снова не приедут к нам.
– В чем вы видите выход?
Р.А.: Когда мы все это видим сваленным в одну кучу, то выхода, разумеется, нет. Чтобы съесть слона, его приходится есть по частям. Во-первых, у нас есть мигранты нелегальные и у нас есть мигранты легальные. Во-вторых, у нас есть дети, которые владеют русским языком, и есть дети, которые не владеют русским языком. Надо структурировать всю эту историю.
Для начала: в школе должны учиться только граждане Российской Федерации. Если он законно получил гражданство, то он сам владеет русским языком, и его родители тоже. Если родители не владеют русским языком, значит, это уже основание для лишения их гражданства.
Второе: если человек – не гражданин нашей страны, то ему должно быть запрещено привозить в Россию семью. Соответственно, мы сразу снимаем нагрузку на социалку – это поликлиники, больницы, детские сады. Если он хочет приехать сюда по рабочей визе, он по договору приезжает и работает, и никаких семей. Закончился договор – уехал, все счастливы и спокойны.
А дальше мы работаем уже с детьми-инофонами (дети, чьи семьи недавно переехали в Россию – Прим. ред.), родители которых получили гражданство России. У них должен быть адаптационный период. По крайней мере год они не должны изучать школьную программу на русском языке, потому что все равно толку нет, они так ничего и не усваивают до 11 класса. Они должны год учить сам русский язык – это адаптационный класс, усиленная программа, семь дней в неделю они учат русский язык до тех пор, пока не освоят, параллельно учат историю, культуру, какие-то базовые вещи, чтобы понимали что в нашем обществе допустимо, а что нет.
– Законодателей тоже можно понять, потому что мигранты – это не только Узбекистан, Таджикистан, это и другие страны, это может быть Европа.
Р.А.: Есть программа переселения соотечественников, есть программа предоставления режима временного пребывания. Если ты претендуешь на гражданство, то там тоже есть определенные жесткие правила. Гражданство не должно валяться на дороге. Если ты хочешь принести пользу стране, ты хороший квалифицированный специалист, то ты докажи это, и тогда получай гражданство.
А сейчас у нас по программе соотечественников натурализуются таджики, которые в основном нашими, конечно, соотечественниками не являются. Здесь сама идея программы переселения соотечественников получила искажение. Если мы ее создавали для переселения славянского населения, чьи предки жили на территории России, то сейчас это превратилось просто в лазейку для переселения тех же самых мигрантов – иноязычных и инокультурных.
– Резюмируя. С чего сейчас нужно начинать, чтобы у нас подрастающие дети мигрантов не создавали проблем?
Р.А.: Первое: это режим нулевой толерантности. То есть никаких вот этих «мы поговорили, мы их убедили, они больше не будут». Сбились в стаю, напали на своих сверстников – всех вместе с родителями лишать гражданства, высылать обратно туда, откуда они приехали. Второе: изменение миграционной политики – должны в школах учиться только граждане Российской Федерации. Если мигрант получил гражданство Российской Федерации, значит, адаптационный класс, где он просто учит русский язык, если он не является его носителем. После того, как он начал владеть свободно русским языком, и освоил базовые вещи, только тогда его можно пускать в школу. Да, он будет заканчивать ее позже, но он будет заканчивать ее с нормальным уровнем знаний, а не так, как сейчас, когда они не владеют.
Нужно понимать одну простую вещь. Если мы не воспитаем этих детей, то они, когда вырастут, воспитают нас и наших детей. Это будет значительно хуже. Если человек получил законно гражданство Российской Федерации, если это не было купленное гражданство, то, безусловно, он имеет право здесь находиться, жить, работать, приносить пользу стране.
Допустим, когда ты задаешь ребенку простой вопрос: вот случится война между Россией и той страной, где ты родился, ты за кого будешь воевать? И вот здесь мы как раз видим, где его родина, где его сердце. Наша задача заключается в том, чтобы этот ребенок, родившийся на русской земле, выросший у нас, воевал за Россию, это очень важно. Мы должны создать такие условия, чтобы ребенок ответил: «я буду воевать за Россию».
Ранее «Точка» писала, что еще семь вузов «засветились» в помощи «ценным специалистам» без проблем сдать экзамены.
Подписывайтесь и читайте нас в удобном формате в соцсетях: ВКОНТАКТЕ, ДЗЕН и ТЕЛЕГРАМ